ТОЛЬКО ДЛЯ СУМАСШЕДШИХ
Германия - страна для меня загадочная. Я там никогда не был,
языка не знаю, да и вообще сумрачный германский гений всегда оставался мне темен
и неясен. Все претензии к немцам, которые на протяжении русской литературной
истории высказывали и Тургенев, и Достоевский, и Набоков, я готов принять и
разделить: немецкая расчетливость, немецкая аккуратность, даже немецкая порядочность
мне, как и большинству моих соотечественников, кажутся неестественными и чужеродными.
С другой стороны, из всех многочисленных и разномастных иностранцев, по служебной
или по какой другой надобности посещающих Россию, только с немцами - а еще больше
с немками - можно по-настоящему поговорить по душам; только немцев влечет сюда
настоящее веление сердца, только у них я обнаруживал такое знание русского языка
и культуры, что становилось даже завидно. Одним чувством вины этого не объяснишь:
налицо какая-то подспудная духовная связь между нашими народами. Впрочем, об
этом и так много говорено.
Так же непонятен был мне и "Степной волк". С одной
стороны, раздвоенность, которая мучает героя, ничуть не удивительна - с этим
чувством рано или поздно сталкивается любой человек, достигший определенного
уровня развития. С другой стороны, уж как-то он преувеличенно страдает, все
у него вызывает реакцию отторжения - и джаз, и приукрашенный портрет Гете, и
танцы, и газеты. Причем автор подчеркивает, что для Гарри Галлера это не просто
трудный, депрессивный период, какой бывает у каждого, а лейтмотив всей жизни,
непримиримая вражда между человеком, вынужденным жить в мире людей, и волком,
который ненавидит этот мир и его лживые законы.
При этом я не мог не признать, что роман Гессе завораживает.
Что автор заставляет читателя полюбить этого странного, изломанного героя. Что
любовная линия не вызовет нареканий даже у поклонников более легкого чтения.
Что перевод С.Апта прекрасен - причем это тот редкий случай, когда один автор
одинаково блестяще переводит и прозу, и вставные стихотворения.
Ключ к роману дала мне небольшая статья С.Аверинцева, которую
я нашел во время поисков следов Гессе в Сети для web-присутствия. Аверинцев
и переводил, и комментировал Гессе, но в этой статье упоминает немецкого писателя
лишь вскользь. Главная мысль заметки - ностальгическая; автор прекрасно сознает
все ужасы и мерзости тоталитаризма, но при этом обвиняет современность в утрате
значительности. Скажем, де Голль и Черчилль, при всей неоднозначности этих фигур
- значительны, а про нынешних политиков любой страны этого при всем желании
не скажешь. Или: значительны были и большевики, и фашисты - а нынешние коммунисты
и неонацисты в лучшем случае смешны.
Тут-то я и понял, что вызывает мое смутное недоумение в "Степном
волке" - эта самая значительность. Гарри Галлер одержим значительностью
всех своих ипостасей - как человеческих, так и волчьих; он неспособен посмотреть
на себя со стороны - и улыбнуться; он чудовищно, неизлечимо серьезен. Судьба
несколько раз дает ему возможность разорвать этот замкнутый круг. В "Трактате
о Степном Волке", который как бы случайно, а на самом деле по воле провидения
попадает в руки героя, говорится: "Один только юмор... совершает невозможное,
охватывая и объединяя лучами своих призм все области человеческого естества".
(В другом месте: "Всякий высокий юмор начинается с того, что перестаешь
принимать всерьез собственную персону".) Затем - мистическая встреча с
Герминой, двойником и музой героя, которая учит его танцевать и получать удовольствие
от простых радостей жизни, от секса до покупки граммофона. Читатель волен судить,
разорвал ли герой этот обруч значительности, вырвался ли за флажки, окружающие
его бытие. На мой взгляд - нет.
Аверинцев, должно быть, порадовался бы такому исходу (он пишет
о том, что юмор и игра в мире Гессе имеют особый, значительный смысл). Меня
он не радует. Мне вообще не кажется, что значительность - это хорошо. Уж лучше
опереточные неонацисты, которые бреются наголо и кидаются камнями, чем настоящие
фашисты, которые серьезно и размеренно загоняют людей шеренгами в газовые камеры.
Гарри Галлер ясно видел эти картины будущего перед своим мысленным взором: весь
роман пропитан страшным похмельем первой мировой войны и не менее страшным предчувствием
второй. Но герою все время кажется, что немцы недостаточно серьезно отнеслись
к урокам Ипра и Вердена. А они, как показала история, наоборот, отнеслись к
ним слишком серьезно. Возмездие, жизненное пространство, тысячелетний Рейх,
окончательное решение еврейского вопроса - уж куда серьезней.
Может быть, нынешнее поколение немцев - не без помощи таких
мыслителей, как Гессе - усвоило свой урок. Может быть, они научились смотреть
на себя с иронией. Может быть, именно поэтому теперь с ними так приятно выпить
водки и потолковать о мире и о любви.
Виктор Сонькин, 13 Августа 1999