привело Гессе лишь к попыткам приспособиться к собственной автономной формации; сложившийся метод магической символизации оказался не «путем вовнутрь», а бегством во внешнее; искусство обернулось заменой жизни; пропагандистская деятельность на книжной ниве лишь усиливала раздвоение сознания, удовлетворяя лишь непреодоленному идеалу Я и собственной формации писателя, но не удовлетворяя Я-сознанию, к тому же и результатов своей работы Гессе видел мало; росло чувство вины и страха, которое создавало субъективное ощущение прогрессирующей душевной болезни, переходило в навязчивый невроз. Разваливался брак — попытка претворить символы сознания в объективную жизнь, что еще больше усиливало ощущение тревоги. В 1914 году тяжело заболевает младший сын, что Гессе словно предсказал в «Росхальде» и в чем, конечно, винил только себя. На глазах развивается психическое заболевание жены, в которой Гессе, несмотря на разлад, по-прежнему видел и возлюбленную и мать (в 1918 году она была помещена в лечебницу, а в 1923 состоялся развод). Война и травля довели писателя до отчаяния. Последней каплей была смерть отца, потеря любимого человека и призрачной возможности когда-нибудь «очиститься» перед ним, воплощением правильной жизни и суда над «блудным сыном», снедаемым к тому же чувством вины, которое было порождено вытесненным в бессознательное страхом инцеста, столь важным для книжной формации Гессе.
      Кризису суждено было продлиться около десяти лет, и преодоление его происходило у Гессе под знаком психоанализа Фрейда — Адлера — Юнга. Гессе как интроверт был стихийным психоаналитиком и с юности читал и изучал все, что касалось психологии, а в 1914 году он основательно познакомился с работами Фрейда и Адлера, о чем свидетельствует его рецензия на книгу Э. Лёвенштайна «Нервные люди» и что, очевидно, было продиктовано глубокими жизненными интересами Гессе в этот период. Вероятно, именно это чтение побудило Гессе обратиться в 1916 году за помощью к психиатру Йозефу Бернхарду Лангу, ученику Юнга. Ланг, давший писателю свыше ста сеансов психоанализа, видимо, увлек своего пациента учением Юнга, чью знаменитую книгу «Метаморфозы и символы либидо» (1912) Гессе тщательно изучал в 1916—1917 годах. С этого времени Гессе постоянно читает и рецензирует всю психоаналитическую литературу, в первую очередь классиков психоанализа, среди которых уже с 1918 года на первое место в сознании Гессе выдвигается Фрейд, а любимыми книгами Юнга остаются для него лишь «Метаморфозы» и «Психологические типы». Психоаналитические сеансы принесли Гессе заметное облегчение и попутно дали толчок к выходу из творческого кризиса. Гессе взял курс на открытую конфронтацию со своим «заколдованным» автономным комплексом, из которого в первую очередь предстояло выделить осадок от незавершенного отождествления с родителями — идеал Я. Символом веры писателя становится требование «жить самому собственной жизнью», а в произведениях его это выразилось в образах процесса индивидуации, пути к «самости», к интеграции Я-сознания и автономного «книжного» комплекса через прочувствованную символическую реализацию всех осознанных и неосознанных конфликтов. Творчество Гессе из эстетико- дидактического становится ярко исповедническим, черпающим свой материал в бессознательном, которое он теперь уже последовательно рассматривает как подлинный источник образования, в том числе и книжного; образным воплощением коллективного и индивидуального бессознательного предстает в сознании Гессе и вся всемирная литература и каждая входящая в нее книга.
      В 1918 году Гессе пишет программный рассказ «Книжный человек», в котором выстроена модель «книжной» индивидуации. Читателя-Гессе, живущего переживанием чужих страстей и постоянно приспосабливающегося к своему книжному складу, чтение (инициация во внешний мир) приводит к образованию «маски», неподлинной личности. В сновидении Читателя, символе бессознательно прогрессирующей болезни, возникает возводимая собственными руками Читателя стена исполинской башни — символ и авторитарного книжного комплекса, и идеала Я, и эстетического нарциссизма, и вины, и первородного греха (прочитываются в этом символе и многочисленные другие универсальные значения). Стена, «маска» Читателя, рушится, обнажая кровавый хаос и упоение жизнью — символ подлинного рождения и инициации во внутренний мир, во все то, что было под спудом, осознанным или неосознанным табу. Женской парой к внутреннему «башни» выступает гулящая девушка, символическое воплощение архетипа «Вечной Матери», плодородия и бессознательного — потенциального источника всех творческих порождений. Содержания книг и гулящая девушка, встреченная Читателем на восходе солнца, рисующем образ «духовного пробуждения», составляют «аниму» — проекцию родительской сизигии. Объединение Читателя с женским началом «анимы» знаменует то, что Юнг называет преодоление «материнского комплекса», доведением до конца отождествления с женским родительским началом. Читатель на пороге отрыва от идеала Я и претворения давящей материальности книжного комплекса в духовную функцию, образующую как бы мост к «самости», «путь вовнутрь». Прелюдией к этому пути стал написанный годом раньше, в 1917-м, роман «Демиан», созданный в психоаналитическом ключе символический «образ» самого писателя. В «Демиане», мистифицированной автобиографии Эмиля Синклера, прослеживается история становления цельной личности, освобождающейся от своей «тени» (чувства вины) и вместе с тем от авторитарной власти родительского дома. Через зеркально перевернутый ветхозаветный миф о Каине и Авеле функция отца переходит (изменяя свое значение авторитарности и отчуждения на значение свободы и духовного сродства) к другу Синклера — Демиану, а не менее авторитарная функция матери переходит к матери Демиана — госпоже Еве. Госпожа Ева и ее сын Демиан выступают символом «анимы» главного героя. На пути подчеркнуто эротического стремления Синклера к госпоже Еве как к потенциальной «самости» стоит знание о мире — как бы «содержание» книжного комплекса Гессе, символизированное птицей, которая стремится пробить изнутри скорлупу яйца. Душе-птице Синклера помогает родиться отшельник-богослов Писториус (его прототипом послужил врач Ланг), который вводит главного героя в древние оккультные учения, помогающие преобразить зло в добро. Именованием образа птицы, разбивающей яйцо, соотнесением его с объединяющим добро и зло гностическим божеством Абраксасом открывается путь к любви госпожи Евы. В начале войны, символизирующей возврат к хаосу и «переоценку всех ценностей», сын Евы Демиан, служивший лишь проводником к идеалу женщины и матери, погибает, оставляя Синклеру завещание о необходимости перерождения мира. Но в жизни реального Гессе это завещание не так легко осуществить, о чем свидетельствует преисполненная жесточайших душевных мук и немилосердного самообличения повесть «Клейн и Вагнер», написанная только что оставившим бернскую чиновничью службу Гессе в марте 1919 года, сразу после переезда под Лугано, в деревушку Монтаньолу.
      Клейн и Гессе идентичны во всем. Бегство Клейна, бросившего жену и детей, в Италию — это бегство Гессе в Монтаньолу, изменены лишь географические названия; совпадают и мысли и приключения Клейна с событиями в личной жизни Гессе в первые несколько дней пребывания в арендованном Доме Камуцци — вплоть до самоубийства Клейна, которое у Гессе было лишь попыткой. Плод воображения Гессе — лишь танцорка Терезина, воплощающая недостижимую «самость» и служащая контрпроекцией жены Клейна-Гессе. Фрустрация в отношениях с Терезиной, образующей в паре с неизвестным партнером по танцу «аниму» Клейна, — это отчаяние Гессе обрести тождество с собою, со своей авторитарной формацией. Идеал Я, несмотря на понимание цели, остается непреодоленным, и спасение лишь в перерождении через смерть в материнском лоне — в водах озера. И Гессе перерождается в Клингзоре, герое повести «Последнее лето Клингзора» (1919).
      История Клингзора, живописца, поэта и философа, разыгрывается в гессевском Доме Камуцци и рисует мыслимый тогда для Гессе в реальной жизни и тогдашнем его реальном состоянии финал индивидуации — изображение собственного автономного комплекса в автопортрете. Живопись здесь — символическая визуализация архетипа «образа», «самости», состоящего из двух пар, из двух двойных проекций Гессе. Клингзор — проекция, «второе рождение» гениального китайского поэта Ли (Тай) Бо (701—762), жившего в непрерывном творческом горении, ощущавшего в себе целый мир и не страшившегося одиночества, певца печали и мужества, равного в своих вечных скитаниях могучей природе; а поэт Герман, «альтер эго» Клингзора, — проекция друга Ли Бо, великого Ду Фу (712—750), мечтателя и страдальца, готового к самопожертвованию отшельника. Символов вожделенной «самости» предстает кажущаяся стареющему художнику недоступной «Царица Гор» Эрсилия, прототипом которой послужила Руфь Венгер (в 1924 году Гессе вступил с нею в короткий и неудачный брак). Эрсилия живет в замке на вершине горы. Восхождение Клингзора и его друзей на эту гору символизирует