Герман ГЕССЕ / Hermann HESSE :: Стихи, Перевод с нем.: Соломон Апт

[предыдущая страница] 1 | 2 | 3 [следующая страница]

	Beim Lesen in einem alten Philosophen Was gestern noch voll Reiz und Adel war, Jahrhundertfrucht erlesener Gedanken, Plotzlich erbla?t"s, wird welk und Sinnes bar Wie eine Notenschrift, aus deren Ranken	Читая одного старого философа То, что вчера лишь, прелести полно, Будило ум и душу волновало, Вдруг оказалось смысла лишено, Померкло, потускнело и увяло.
	Man Kreuz und Schlussel loschte; es entwich Aus einem Bau der magische Schwerpunkt; lallend Wankt auseinander und zerludert sich, Was Harmonie schien, ewig widerhallend.	Диезы и ключи сотрите с нот, Центр тяжести сместите в стройной башне -- И сразу вся гармония уйдет, Нескладным сразу станет день вчерашний.
	So kann ein altes weises Angesicht, Das liebend wir bewundert, sich zerknittern Und todesreif sein geistig strahlend Licht In klaglich irrem Faltchenspiel verzittern.	Так угасает, чтоб сойти на нет В морщинах жалких на пороге тлена, Любимого лица прекрасный свет, Годами нам светивший неизменно.
	So kann ein Hochgefuhl in unsern Sinnen Sich, kaum gefuhlt, verfratzen zu Verdru?, Als wohne langst schon die Erkenntnis innen, Da? alles faulen, welken, sterben mu?.	Так вдруг в тоску, задолго до накала, Восторг наш вырождается легко, Как будто что-то нам давно шептало, Что все сгниет и смерть недалеко.
	Und uber diesem eklen Leichentale Reckt dennoch schmerzvoll, aber unverderblich, Der Geist voll Sehnsucht gluhende Fanale, Bekriegt den Tod und macht sich selbst unsterblich.	Но над юдолью мерзости и смрада Дух светоч свой опять возносит страстно. И борется с всесилием распада, И смерти избегает ежечасно.

Der letzte Glasperlenspieler

Sein Spielzeug, bunte Perlen, in der Hand,
Sitzt er gebuckt, es liegt um ihn das Land
Verheert von Krieg und Pest, auf den Ruinen
Wachst Efeu, und im Efeu summen Bienen.
Ein muder Friede mit gedampftem Psalter
Durchtont die Welt, ein stilles Greisenalter
Der Alte seine bunten Perlen zahlt,
Hier eine blaue, eine wei?e fa?t,
Da ein gro?e, eine kleine wahlt
Und sie im Ring zum Spiel zusammenpa?t.
Er war einst gro? im Spiel mit den Symbolen,
War vieler Kunste, vieler Sprachen Meister,
War ein weltkundiger, ein weitgereister,
Beruhmter Mann, gekannt bis zu den Polen,
Umgeben stets von Schulern und Kollegen.
Jetzt blieb er ubrig, alt, verbraucht, allein,
Es wirbt kein Junger mehr um seinen Segen,
Es ladt ihn kein Magister zum Disput;
Sie sind dahin, und auch die Tempel, Bucherein,
Schulen Kastaliens sind nicht mehr ... Der Alte ruht
Im Trummerfeld, die Perlen in der Hand,
Hieroglyphen, die einst viel besagten,
Nun sind sie nur noch bunte glaserne Scherben.
Sie rollen lautlos aus des Hochbetagten
Handen dahin, verlieren sich im Sand ...

Последний умелец игры в бисер

Согнувшись, со стекляшками в руке
Сидит он. А вокруг и вдалеке
Следы войны и мора, на руинах
Плющ и в плюще жужжанье стай пчелиных.
Усталый мир притих. Полны мгновенья
Мелодией негромкой одряхленья.
Старик то эту бусину, то ту,
То синюю, то белую берет,
Чтобы внести порядок в пестроту,
Ввести в сумбур учет, отсчет и счет.
Игры великий мастер, он немало
Знал языков, искусств и стран когда-то,
Всемирной славой жизнь была богата,
Приверженцев и почестей хватало.
Учеников к нему валили тыщи...
Теперь он стар, не нужен, изнурен.
Никто теперь похвал его не ищет,
И никакой магистр не пригласит
Его на диспут. В пропасти времен
Исчезли школы, книги, храмы.
Он сидит на пепелище. Бусины в руке,
Когда-то шифр науки многоумной,
А ныне просто стеклышки цветные,
Они из дряхлых рук скользят бесшумно
На землю и теряются в песке...

	Zu einer Toccata von Bach Urschweigen starrt... Es waltet Finsternis... Da bricht ein Strahl aus zackigem Wolkenri?, Greift Weltentiefen aus dem blinden Nichtsein, Baut Raume auf, durchwuhlt mit Licht die Nacht, La?t Grat und Gipfel ahnen, Hang und Schacht, La?t Lufte locker blau, la?t Erde dicht sein.	По поводу одной токкаты Баха Мрак первозданный. Тишина. Вдруг луч, Пробившийся над рваным краем туч, Ваяет из небытия слепого Вершины, склоны, пропасти, хребты, И твердость скал творя из пустоты, И невесомость неба голубого.
	Es spaltet schopferisch zu Tat und Krieg Der Strahl entzwei das keimend Trachtige: Aufglanzt entzundet die erschrockne Welt. Es wandelt sich, wohin die Lichtsaat fällt, Es ordnet sich und tont die Prachtige Dem Leben Lob, dem Schopfer Lichte Sieg.	В зародыше угадывая плод, Взывая властно к творческим раздорам, Луч надвое все делит. И дрожит Мир в лихорадке, и борьба кипит, И дивный возникает лад. И хором Вселенная творцу хвалу поет.
	Und weiter schwingt sich, gottwarts ruckbezogen, Und drangt durch aller Kreatur Getriebe Dem Vater Geiste zu der gro?e Drang. Er wird zu Lust und Not, zu Sprache, Bild, Gesang, Wolbt Welt um Welt zu Domes Siegesbogen, Ist Trieb, ist Geist, ist Kampf und Gluck, ist Liebe.	И тянется опять к отцу творенье, И к божеству и духу рвется снова, И этой тяги полон мир всегда. Она и боль, и радость, и беда, И счастье, и борьба, и вдохновенье, И храм, и песня, и любовь, и слово.

	Ein Traum In einem Kloster im Gebirg zu Gast, Trat ich, da alle beten gangen waren, In einen Buchersaal. Im Abendsonnenglast Still glanzten an der Wand mit wunderbaren Inschriften tausend pergamentene Rucken. Voll Wi?begierde griff ich und Entzucken Ein erstes Buch zur Probe, nahm und las: "Zur Zirkelquadratur der letzte Schritt." Dies Buch, so dacht ich rasch, nehm ich mir mit! Ein andres Buch, goldlederner Quartant, Auf dessen Rucken klein geschrieben stand: "Wie Adam auch vom andern Baume a?" ... Vom andern Baum? Von welchem: Dem des Lebens! So ist Adam unsterblich? Nicht vergebens, So sah ich, war ich hier, und einen Folianten Erblickt ich, der an Rucken, Schnitt und Kanten In regenbogenfarbenen Tonen strahlte. Sein Titel lautete, der handgemalte: "Der Farben und der Tone Sinn-Entsprechung. Nachweis, wie jeder Farb und Farbenbrechung Als Antwort eine Tonart zugehore." O wie verhei?ungsvoll die Farbenchore Mir funkelten! Und ich begann zu ahnen, Und jeder Griff nach einem Buch bewies es: Dies war die Bucherei des Paradieses; Auf alle Fragen, die mich je bedrangten, Alle Erkenntnisdurste, die mich je versengten, War Antwort hier und jedem Hunger Brot Des Geistes aufbewahrt. Denn wo ich einen Band Mit schnellem Blick befragte, jedem stand Ein Titel angeschrieben voll Versprechen; Es war hier vorgesorgt fur jede Not, Es waren alle Fruchte hier zu brechen, Nach welchen je ein Schuler ahnend bangte, Nach welchen je ein Meister wagend langte. Es war der Sinn, der innerste und reinste, Jedweder Weisheit, Dichtung, Wissenschaft, War jeder Fragestellung Zauberkraft Samt Schlussel und Vokabular, es war die feinste Essenz des Geistes hier in unerhorten, Geheimen Meisterbuchern aufbewahrt. Die Schlussel lagen hier zu jeder Art Von Frage und Geheimnis und gehorten Dem, dem der Zauberstunde Gunst sie bot.	Сон Гостя в горах, в стенах монастыря, В библиотеку в час вечерни ранней Забрел я как-то. Багрецом заря, Высвечивая тысячи названий, На корешках пергаментных горела. И я, придя в восторг, оцепенело Взял том какой-то и поднес к глазам: "Шаг к квадратуре круга". Ну и ну! -- Подумал я. Прочту-ка! Но взгляну Сперва на этот, в коже, с золотым Тисненьем том и с титулом таким: "Как от другого древа съел Адам". Какого же? Конечно, жизни. Ясно, Адам бессмертен. Значит, не напрасно Сюда пришел я! И еще заметил Я фолиант. Он ярок был и светел, С цветным обрезом толстым, многолистным И пестрым заголовком рукописным: "Всех звуков и цветов соотношенья, А также способы переложенья Любых оттенков цвета в ноты, звуки". О, как хотелось мне азы науки Такой постичь! И я почти уж верил, Прекрасные тома перебирая, Что предо мной библиотека рая. На все вопросы, что меня смущали, Что мозг мой, возникая, иссушали, Здесь был ответ. Без жертв и без потерь Здесь давний голод утолить я мог. Здесь каждый титул, каждый корешок Сулил победу над духовной жаждой. Ведь каждый к знаньям отворял мне дверь И обещал плоды такие каждый, Каких и мастер редко достигает, А ученик достичь и не мечтает. Здесь, в этом зале, был нетленный, вечный Смысл всех наук и песен заключен, Творений духа свод и лексикон, Настой густейший мудрости конечной, Здесь, в переплетах, предо мной лежали Ключи ко всем вопросам вековым, К загадкам, тайнам, чудесам любым, И все ключи тому принадлежали, Кто призван был увидеть их теперь.
	So legt ich denn, mir zitterten die Hande, Aufs Lesepult mir einen dieser Bande, Entzifferte die magische Bilderschrift, So, wie im Traum man oft das Niegelernte Halb spielend unternimmt und glucklich trifft. Und alsbald war beschwingt ich in besternte Geistraume unterwegs, dem Tierkreis eingebaut, In welchen alles, was an Offenbarung Der Volker Ahnung bildlich je erschaut, Erbe jahrtausendalter Welterfahrung, Harmonisch sich zu immer neuen Bindungen Begegnete und eins aufs andre ruckbezog, Alten Erkenntnissen, Sinnbildern, Findungen Stets neue, hohere Frage jung entflog, So da? ich lesend, in Minuten oder Stunden, Der ganzen Menschheit Weg noch einmal ging Und ihrer altesten und jungsten Kunden Gemeinsam inneren Sinn in mir empfing. Ich las und sah der Bilderschrift Gestalten Sich miteinander paaren, ruckentfalten, Zu Reigen ordnen, auseinanderflie?en Und sich in neue Bildungen ergie?en, Kaleidoskop sinnbildlicher Figuren, Die unerschopflich neuen Sinn erfuhren.	И положил я на пюпитр для чтенья Одну из книг, дрожа от нетерпенья, И без труда священных знаков строй Вдруг разобрал. Так с незнакомым делом Во сне шутя справляешься порой. И вот уже летел я к тем пределам, К тем сферам звездным, где в единый круг Сходилось все, что виделось, мечталось, Мерещилось в пророчествах наук Тысячелетьям. И сойдясь, сцеплялось, Чтоб вновь затем другими откровеньями Весь этот круг открывшийся пророс, Чтоб вновь и вновь за старыми решеньями Неразрешенный ввысь взлетал вопрос. И вот, листая этот том почтенный, Путь человечества прошел я вмиг И в смысл его теорий сокровенный Старейших и новейших враз проник. Я видел: иероглифы сплетались, Сходились, расходились, разбегались, Крутились в хороводе и в кадрили, Все новые и новые творили Фигуры, сочетанья и значенья По ходу своего коловращенья.
	Und wie ich so, von Schauungen geblendet, Vom Buch aufsah zu kurzer Augenrast, Sah ich: ich war hier nicht der einzige Gast. Es stand im Saal, den Buchern zugewendet, Ein alter Mann, vielleicht der Archivar, Den sah ich ernsthaft, seines Amts beflissen, Beschaftigt bei den Buchern, und es war Der eifrigen Arbeit Art und Sinn zu wissen Mir seltsam wichtig. Dieser alte Mann, So sah ich, nahm mit zarter Greisenhand Ein Buch heraus, las, was auf Buches Rucken Geschrieben stand, hauchte aus blassem Munde Den Titel an – ein Titel zum Entzucken, Gewahr fur manche kostliche Lesestunde! – Loscht ihn mit wischendem Finger leise fort, Schrieb lachelnd einen neuen, einen andern, Ganz andern Titel drauf, begann zu wandern Und griff nach einem Buch bald da, bald dort, Loscht seinen Titel aus, schrieb einen andern.	Но наконец глаза мои устали, И, оторвав их от слепящих строк, Увидел я, что я не одинок: Старик какой-то рьяно в этом зале Трудился, архиварий, может быть, У полок он усердно делал что-то, И захотелось мне определить, В чем состояла странная работа Его увядших рук. За томом том, Увидел я, он извлекал, потом По корешку знакомился с названьем, Затем к губам своим бескровным ловко Том подносил и, старческим дыханьем Отогревая буквы заголовка -- А заголовки окрыляли ум! -- Стирал названье и писал другое, Совсем другое собственной рукою, Потом опять брал книгу наобум, Стирал названье и писал другое!
	Verwirrt sah ich ihm lange zu und kehrte, Da mein Verstand sich zu begreifen wehrte, Zuruck zum Buch, drin ich erst wenig Zeilen Gelesen hatte; doch die Bilderfolgen, Die eben mich beseligt, fand ich nimmer, Es loste sich und schien mir zu enteilen Die Zeichenwelt, in der ich kaum gewandelt Und die so reich vom Sinn der Welt gehandelt; Sie wankte, kreiste, schien sich zu verwelken, Und im Zerflie?en lie? sie nichts zuruck Als leeren Pergamentes grauen Schimmer. Auf meiner Schulter spurt ich eine Hand Und blickte auf, der flei?ige Alte stand Bei mir, und ich erhob mich. Lachelnd nahm Er nun mein Buch, ein Schauer uberkam Mich wie ein Frieren, und sein Finger glitt Wie Schwamm daruber; auf das leere Leder Schrieb neue Titel, Fragen und Versprechungen, Schrieb altester Fragen neuste jungste Brechungen Sorgfaltig buchstabierend seine Feder. Dann nahm er Buch und Feder schweigend mit.	Я долго на него в недоуменье Глядел и снова принялся за чтенье Волшебной книги той, где встала было Чреда картин чудесных предо мною, Но мне теперь ее увидеть снова Не удавалось. Меркло, уходило Все то, что так осмысленно и славно Мне поднимало дух еще недавно. Все это вдруг какой-то пеленою Подернулось, оставив предо мною Лишь тусклый блеск пергамента пустого, И чья-то на плечо мое рука Легла, и я, увидев старика С собою рядом, встал. Он книгу взял Мою, смеясь. Озноб меня пробрал. Он пальцами, как губкою, потом Провел по ней. Макнул перо в чернила, И без помарок новыми названьями, Вопросами, графами, обещаньями Оно пустую кожу испещрило. И старец скрылся с книгой и пером.

1 | 2 | 3