Откажемся от лишних измерений!
       Коль скоро менторы судили честно,
       И все, что ждет нас, наперед известно,
       То третье измеренье неуместно.
       НО ПОМНИМ МЫ…
       Рассудок, умная игра твоя –
       Струенье невещественного света,
       Легчайших эльфов пляска, – и на это
       Мы променяли тяжесть бытия.
       Осмыслен, высветлен весь мир в уме,
       Всем правит мера, всюду строй царит,
       И только в глубине подспудной спит
       Тоска по крови, по судьбе, по тьме.
       Как в пустоте кружащаяся твердь,
       Наш дух к игре высокой устремлен.
       Но помним мы насущности закон:
       Зачатье и рожденье, боль и смерть.
       АЛФАВИТ78
       Ты пишешь на листе, и смысл, означен
       И закреплен блужданьями пера,
       Для сведущего до конца прозрачен:
       На правилах покоится игра.
       Но что, когда бы оказался рядом
       Лесной дикарь иль человек с луны
       И в росчерки твои вперился взглядом:
       Как странно были бы потрясены
       Глубины неискусного рассудка!
       Ему бы, верно, эти письмена
       Привиделись живою тварью, жутко
       Коснеющей в оцепененье сна;
       Пытливо вглядываясь, словно в след,
       Вживаясь в этот бред, ища ответ,
       Он целый мир немых существований,
       Невнятных мирозданий распорядок
       Увидел бы за вязью начертаний,
       Томясь загадками, ища разгадок.
       Он головой качал бы и дивился
       Тому, как строй вселенский исказился,
       Войдя в строенье строк, как мир вмещен
       Во всем объеме в чернокнижье знаков,
       Чей ряд блюдет свой чопорный закон
       И до того в повторах одинаков,
       Что жизнь и смерть, решеткой рун членимы,
       Неразличимы и почти что мнимы…
       Но под конец от нестерпимой муки
       Он завопил бы, и разжег бы пламя,
       И под напевов и заклятий звуки
       Огню бы предал лист, сжимая руки;
       Потом с полузакрытыми глазами
       Дремал бы он и чувствовал, что сон
       Развоплощен, развеялся, вернулся
       В небытие, что морок прекращен, –
       И лишь тогда б вздохнул и улыбнулся.
       ПОСЛЕ ЧТЕНИЯ СТАРИННОЙ ФИЛОСОФСКОЙ КНИГИ
       То, что вчера еще жило, светясь
       Высокой сутью внятного ученья,
       Для нас теряет смысл, теряет связь,
       Как будто выпало обозначенье
       Диеза и ключа, – и нотный ряд
       Немотствует: сцепление созвучий
       Непоправимо сдвинуто, и лад
       Преобразуется в распад трескучий.
       Так старческого облика черты,
       Где строгой мысли явлен распорядок,
       Лишает святости и красоты
       Дряхленья подступающий упадок.
       Так в сердце радостное изумленье
       Вдруг меркнет без причины и вины,
       Как будто были мы уже с рожденья
       О всей тщете его извещены.
       Но над юдолью мерзости и тлена
       Подъемлется, в страдальческом усилье
       Высвобождаясь наконец из плена,
       Бессмертный дух и расправляет крылья.
       ПОСЛЕДНИЙ МАСТЕР ИГРЫ СТЕКЛЯННЫХ БУС
       Не выпуская из руки прибор,
       Сидит он, горбясь. И война и мор
       Прошлись окрест, так странен и печален
       Развалин вид, и виснет плющ с развалин.
       Пчелы вечерней медленное пенье
       Легко дрожит, – покой и запустенье!..
       А он стекляшки пестрые подряд
       Перебирает, ловкою рукой
       Их по одной располагая в строй,
       Игрой назначенный, в разумный ряд.
       Он в этом был велик, во время оно
       Магистра имя было повсеместно
       В кругу умов утонченных известно.
       В числе светил первейших небосклона
       Духовного повсюду он считался.
       Теперь все кончено. Тот мир ушел.
       О, если бы коллега постучался Или пришел, робея, ученик!
       Но нет их больше, нет ни тайн, ни школ,
       Ни книг былой Касталии… Старик
       Покоится, прибор держа в руке,
       И, как игрушка, шарики сверкают,
       Что некогда вмещали столько смысла,
       Они выскальзывают, выбегают
       Из дряхлых рук, теряются в песке…
       К ОДНОЙ ИЗ ТОККАТ БАХА
       Вначале – тишина, смешенье туч…
       Но вот пронизывает бездну луч
       И строит в хаосе свои пространства,
       Высветливает тверди легкий свод,
       Играет радугой, просторы вьет,
       Сгущает землю, скал членит убранства.
       Прабытия глухое естество
       Разорвано для творческого спора;
       Гудя, раскутывается порыв,
       Все затопив, залив, преобразив, –
       И голосами громового хора
       Творенья возвещает торжество.
       Но путь назад, к своим первоосновам,
       Отыскивает мир, рождает числа,
       Соразмеряет шествие планет
       И славить учится начальный свет
       Сознаньем, мерой, музыкой и словом,
       Всей полнотой любви, всей силой смысла.
       СОН
       Гостя в затерянном монастыре,
       Я в час, как все к молитве удалились,
       Вошел в книгохранилище. В игре
       Закатных пятен по стенам светились
       Бесценных инкунабул переплеты.
       Меня как будто подтолкнуло что-то,
       Я быстро томик наугад достал,
       Раскрыл, взглянул и титул прочитал:
       «О квадратуре круга» – он гласил!79
       Скользнувши взглядом дальше по рядам,
       Приметил я заглавье: «Как Адам
       И от другого древа плод вкусил80».
       Другого древа? Древа Жизни! Что же,
       Адам бессмертен?.. В добрый час, похоже,
       Сюда забрел я! И отливы канта
       С пестро расцвеченного фолианта
       Блеснули мне, всей радугой играя,
       А надпись шла по корешку такая:
       «Цветов и нот сокрытое значенье.
       Все указанья для переложенья
       Любых созвучий в краски, и обратно».
       О, сколь многозначительно и внятно
       К уму цвета воззвали! И сомненья
       Быть не могло; я замер, постигая,
       Где нахожусь: в библиотеке Рая!
       Ко всем загадкам были здесь разгадки;
       Здесь раскрывалась в ясном распорядке
       Вся полнота познанья. Каждый раз,
       Как новый титул взглядом пробежать
       Я успевал, за ним уже опять
       Духовные угадывались дали.
       Все тайны, испокон веков для нас
       Запечатленные, как будто ждали
       Минуты, в утоленье