военачальников Говинды, он приказал ему встать и увел прочь. Ни единого слова не сказал Даса
Правати, ни единого она ему.
Связанным его бросили на повозку и доставили в
столицу княжества Говинды, где заточили в темницу; здесь с него сняли часть оков, солдат принес
кувшин с водой, поставив его на каменный пол, и удалился, замкнув дверь на засов. Одна из ран на
плече горела огнем. Ощупью Даса нашел кувшин, смочил руки и лицо. Его мучила жажда, но он не
стал пить – так он скорее умрет, решил он. Когда же это все кончится, когда же? Он жаждал
смерти, как его пересохшая глотка жаждала воды. Только смерть избавит его сердце от пытки,
только смерть навсегда сотрет в его душе образ матери с мертвым сыном на коленях. Но среди всей
этой муки слабость и полное изнеможение как бы пришли ему на помощь, он опустился наземь и
тут же задремал.
Пробудившись от короткого сна, еще ничего не
сознавая, он хотел было протереть глаза, но не смог, обе руки оказались занятыми, они что-то
держали. Тогда он окончательно проснулся, открыл глаза и не увидел никаких стен – повсюду был
разлит яркий, ликующий свет: на деревьях, па листве, на мху. Даса долго моргал, этот свет ударил
его бесшумно, но с огромной силой, и страшная дрожь пронизала его с головы до пят, он моргал и
моргал, лицо его исказилось, словно в приступе плача, и наконец он вновь широко открыл глаза.
Он стоял в лесу и держал в руках наполненный водой сосуд, у его ног переливался родник то
зеленым, то бурым цветом, там, за папоротниковой чащей, он знал, находится шалаш и там его
ждет йог, пославший его за водой, тот самый, который так странно смеялся, когда он просил
рассказать ему о майе. Так, значит, он не проиграл сражения, не потерял сына, не был князем, не
был отцом, и все же йог исполнил его желание и показал ему, что такое майя: дворец и сад, книги
и птицы, княжеские заботы и отцовская любовь, война и ревность, любовь к Правати и
мучительное недоверие к ней – все это было Ничто. Нет, не Ничто, все это было майя! Даса стоял
потрясенный, слезы катились по щекам, в руках дрожал и колебался сосуд, которым он только что
зачерпнул воды для отшельника, влага плескалась через край и сбегала по ногам. Ему почудилось,
будто от него что-то отрезали, что-то изъяли из головы, и образовалась пустота: так внезапно он
потерял столь долгие прожитые годы, оберегаемые сокровища, испытанные радости,
перенесенную боль, пережитый страх и отчаяние, которые он изведал, дойдя до самого порога
смерти, – все это у него отнято, сгинуло, стерто, превратилось в Ничто и все же не в Ничто!
Остались воспоминания, целые картины запечатлелись в мозгу, он все еще видел: вот сидит
Правати, огромная и застывшая, с поседевшими в один миг волосами, а на коленях лежит сын, и
кажется, будто это она сама задушила его, будто это ее добыча, а руки и ноги ребенка, словно
завядшие стебельки, свисают с ее колен. О, как быстро, как чудовищно быстро и страшно, как
основательно ему показали, что такое майя! Все куда-то отодвинулось, долгие годы, полные столь
значительных событий, оказались сжатыми в мгновенья, и все, что представлялось ему такой
насыщенной реальностью, все это он видел только во сне. А вдруг и все остальное, что было до
этого, вся история о княжеском сыне Дасе, его пастушеской жизни, его женитьбе, его мести, его
бегстве к отшельнику – вдруг все это были только картины, какие можно увидеть на резных стенах
дворца, где среди листьев изображены цветы и звезды, птицы, обезьяны и боги! А то, что он,
пробудившись, переживал и видел сейчас, после утраты княжества, после сражений и плена, то,
что он стоит сейчас у источника с сосудом в руках, из которого опять выплеснулось немного воды,
все его мысли – не из того же ли они материала, не сон ли все это, не мишура, не майя? А все, что
ему еще предстоит пережить, увидеть глазами, трогать руками, пока наконец не наступит смерть, –
разве это будет из другого материала, разве это будет что-то другое? Нет, вся эта прекрасная и
жестокая, восхитительная и безнадежная игра жизни, с ее жгучими наслаждениями и ее жгучей
болью, – только игра и обман, только видимость, только майя.
Даса все еще стоял ошеломленный. Сосуд в его
руках опять дрогнул, выплеснувшись, вода сбегала по пальцам ног на землю. Что ж ему делать?
Снова наполнить сосуд, отнести йогу, чтобы он посмеялся над ним, над всем тем, что Даса
пережил во сне? Это было мало привлекательно. Он опустил сосуд, вылил воду и отшвырнул его в
мох. Сел и стал размышлять. Хватит с него снов, этого демонического переплетения событий,
радостей и страданий, разрывающих сердце и заставляющих стынуть кровь, а потом вдруг
оказывающихся майя и одурачивших тебя, хватите него всего этого, не надо ему ни жены, ни
детей, ни трона, ни побед, ни мести, ни счастья, ни ума, ни власти, ни добродетелей. Ничего ему не
надо, кроме покоя, он жаждет конца, хочет остановить вечно крутящееся колесо, эту бесконечную
смену видений, он жаждет стереть их. Для себя он жаждет остановить и стереть, как он жаждал
этого, когда в том последнем сражении набросился на врагов, рубил и крушил, когда рубили и
крушили его самого, и он наносил раны и получал их в ответ, покуда не рухнул на землю. А что же
было потом? Потом наступил провал беспамятства, или дремоты, или смерти. И тут же опять
пробуждение, и в сердце вновь врывается волна жизни, поток чудовищных, прекрасных и
страшных видений, бесконечный, неотвратимый, и ты не увернешься от него до следующего
беспамятства, до следующей смерти. Да и она, возможно, будет лишь кратким перерывом,
недолгим роздыхом, чтобы ты перевел дух и снова стал одной из тысяч фигур в этой дикой,
дурманящей и безнадежной пляске жизни. Нет, это неизгладимо, этому нет конца.
Какое-то беспокойство заставило его вскочить.
Если уж в этой проклятой круговой пляске не дано покоя, если его единственное заветное желание
нельзя исполнить, что ж, ничто не мешает ему снова зачерпнуть воды и отнести ее старику, как тот
ему приказал, хотя никакого права не имел что бы то ни было приказывать. Это была услуга,
какую от него потребовали, поручение, и его можно было послушно выполнить, это лучше, чем
сидеть тут и выдумывать различные способы самоубийства, вообще послушание и служение куда
легче и лучше, куда невинней и полезней, нежели власть и ответственность – это-то он хорошо
знал. Итак, Даса, возьми-ка сосуд, зачерпни воды и отнеси ее своему господину!
Когда он подошел к шалашу, учитель встретил его
каким-то странным взглядом, и были в этом взгляде и вопрос, и сочувствие, и веселое понимание:
это был взгляд, каким юноша встречает подростка после того, как тот пережил трудное и вместе с
тем немного постыдное приключение, какое-нибудь испытание мужества. Этот царевич-пастух,
этот приблудный горемыка, хоть и бегал сейчас только к источнику, да и отсутствовал всего каких-
нибудь четверть часа, но за это время успел побывать в темнице, потерять жену, сына, целое
княжество, завершить целую человеческую жизнь, узреть вечно вращающееся Колесо. Скорей
всего этот молодой человек и раньше пробуждался один или несколько раз и вдыхал глоток
истины, иначе он не пришел бы сюда и не оставался бы так долго; но теперь он пробудился по-
настоящему, теперь он созрел для долгого пути. Нужен будет не один год, чтобы только поставить
ему дыхание, научить его правильно сидеть.
И этим одним взглядом, содержащим лишь намек
на участие, на возникшие между ними узы, узы учителя и ученика, – только этим одним взглядом
йог совершил обряд приема Дасы в учение. Этот взгляд изгонял ненужные мысли из головы
ученика и призывал его к покорности и служению.
Больше нам нечего рассказывать о жизни Дасы,
все остальное произошло по ту сторону образов и действий. Леса он больше не покидал95.
ПРИМЕЧАНИЯ
1
Альберт Второй, трактат о кристалл. дух., изд.
Клангор и Коллоф. кн. 1, гл. 28 (лат.):
2
Паломникам в страну Востока. – Посвящение
намекает на появившуюся десятилетием раньше повесть Гессе «Паломничество в страну Востока»
и имеет по меньшей мере троякий смысл. Во – первых, оно апеллирует к той утопии интимного
духовного братства, которая является темой обеих книг. Прекрасно зная, насколько
фальсифицированы в окружающем его обществе массовые связи между людьми, как легко против
воли стать частью всеискажающей литературной промышленности, Герман Гессе личным, почти
заговорщическим жестом кладет книгу в руки «своему» читателю, своему «собрату по Ордену»,
который поймет его с полуслова. Во – вторых, автор подчеркивает единство содержания обеих
книг; и в том, и в другом случае речь идет о проблематике соотношения между духовностью и
жизнью, о диалектике веры, сохраняющей свою бодрость при всех разочарованиях и вопреки им. В
– третьих, чисто литературно, «Игра в бисер» продолжает линию, намеченную «Паломничеством в
страну Востока». Прозрачность и одухотворенность образной системы, господствующая в обеих
книгах, нисколько не исключает выпуклой пластичности образов. В обоих случаях место действия,
говоря словами самого Гессе, – «это не страна или некое географическое понятие, но родина и
юность души, то, что повсюду и нигде, тождество всех времен». Вторая необычная черта,
характеризующая литературную технику обеих книг Гессе и часто наталкивающаяся на
непонимание, – непрестанная подвижность точки зрения, при которой почти каждая последующая
фраза дает предмет изображения в иной смысловой перспективе, чем предыдущая, а конечный
«итог» остается намеренно многозначным. Так, «Паломничество в страну Востока» рисует некое
Братство, которое потерпело крушение, распалось и забыто, и только его бывший член Г. Г. хочет
писать историю этого некогда высокого начинания; незаметно все сдвигается, и становится ясно,
что все эти годы, проведенные Г. Г. в горестном разочаровании, Братство продолжало совершать
свой путь, и только один Г. Г. по слабости отпал от него; и в конце концов отчаявшемуся, но
честному члену Братства предстоит узнать что и сам он на более глубоком уровне своего бытия
неизменно сохранял верность своему служению. Соответственно и в «Игре в бисер» смысл
колеблется между возвеличением «касталийского» идеала духовности и преодолением этого
идеала. Напоминая о близости той и другой книги, посвящение стремится сделать их более
понятными друг через друга.
3
...и пусть люди легкодумные... – Эпиграф
принадлежит Гессе, а его перевод на схоластическую латынь выполнен друзьям писателя –
филологами Шаллем и Файнхальсом.
Измышленное имя автора текста «Альберт
Второй» намекает на известного средневекового схоласта Альберта Великого (1193 – 1280),
учителя Фомы Аквинского. Альберт Великий, прозванный современниками «Универсальным
Доктором», стремился ко всеобъемлющему духовному синтезу и к стройному упорядочению всей
суммы интеллектуальных ценностей своей эпохи, то есть к тому идеалу, о которой идет речь и в
романе Гессе и который он воплотил в образе Игры в бисер.
4
Магистр Игры Иозеф III (лат.)
5
Содружество, целокупность наук (лат.).
6
Побочные, не относящиеся к делу занятия,
пустячки (греч.).
Allotria – термин, вошедший в лексикон
гуманистической образованности для обозначения дилетантизма.
7
Мастер Игры (или: Жонглер) из Базеля (лат.).
8
...например, у Пифагора. – Греческий философ VI
в. до н.э. привлекает к себе внимание Гессе как инициатор духовной традиции, фиксировавшей
свое содержание в разработанной системе музыкально – математико – космологичсских символов
(аналог Игры в бисер).
Во многом близкий к Гессе Томас Манн замечает
о Пифагоре: «Число и соотношения чисел, как созидающий принцип бытия и нравственного
достоинства – сколь поразительно и торжественно сливалось здесь прекрасное, точное,
нравственное в идею авторитета...» (Т. Манн, Собр. соч., М. 1960, т. 5, стр. 123).
9
...в гностических кругах эллинизма... –
Гностические вероучение, распространенные к началу нашей эры в городах эллинизированного
Ближнего Востока и являвшие собой соединение греческой философии и восточной мистики, были
ее времен работы над романом «Демиан», то есть с конца 10 – х гг., предметом живейшего
интереса со стороны Гессе (ср. образ гностика – астролога в новелле «Исповедник», входящей в
настоящую книгу).
В гностицизме Гессе привлекала попытка
схватить целостность бытия в ее извечной двуполярности, привести к противоречивому синтезу
рациональное и иррациональное, идею порядка и ее отрицание и т.п.
10
Платоновская академия. – Слово «академия»
исторически возникло в приложении к школе Платона, заседания которой происходили в роще
Академа возле Афин. Эта школа, просуществовавшая около восьми веков, наряду с философией
культивировала математические, астрономические и музыкальные штудии (по преданию, над ее
входом было написано: «Да не входит сюда никто, не учившийся геометрии»), а также
аскетический образ жизни: созерцание порядка в отношениях чисел и движении звезд должно было
научить упорядоченности духа.
Позднее «Платоновской Академией» именовался
философский кружок, учрежденный в XV в. во Флоренции, и некоторые другие интеллектуальные
сообщества.
11
Николай Кузанский (1401 – 1464) – теолог,
философ и крупный учёный позднего средневековья. В центре его учения стоит диалектическая
идея о тождестве противоположностей; это тождество осуществляется в боге, понятом как идея
предельной общности, как «бесконечная сфера, центр коей повсюду, а поверхность – нигде». Под
знаком этого абсолютного Тождества исчезает расколотость человечества на вероучения и
исповедания: согласно Николаю Кузанскому, «все народы исповедуют единую веру под видом
различных культов». Свое учение Николай охотно излагает при посредстве математических
символов: так, бог для него есть одновременно бесконечный круг и бесконечный треугольник, что
проясняется чертежами и выкладками; Отец, Сын и Дух Святой соотносятся как Единство,
Равенство и Сопряжение и т.п.
12
Фельетонистическая эпoxa. – Критика этой
эпохи, охватывающей декаданс буржуазного мира в XIX – XX вв., составляет весьма важный
элемент в многосложном целом книги Гессе. Следует, однако, помнить, что эта критика, носящая
весьма серьезный и выстраданный характер, все же преподносится Гессе не от своего имени, но от
лица некоего анонимного касталийца, составляющего жизнеописание Кнехта: отсюда чрезмерно
уравновешенный тон всезнающего превосходства, естественный для далекого потомка,
заглядывающего во мрак веков.
13
...Европа, и «весь мир» идут к закату. – Явный
намек на книгу культур – философа О. Шпенглера (1880 – 1936) «Закат Европы», мрачные
прогнозы которой были одной из важных интеллектуальных сенсаций начала 26 – х годов нашего
века.
14
...в знаменитом зале заседаний паломников –
между Бремгартеном и Морбио... – Очередной заговорщический намек одновременно на реалии
приватной жизни писателя и на детали повести «Паломничество в страну Востока».
Бремгартен – замок в Щвейцарии, владелец
которого Макс Вассмер был другом Гессе и гостеприимным хозяином, умевшим собирать вокруг
себя близких по духу людей; Гессе обессмертил эти сборища в «Паломничестве в страну Востока»,
сообщив им сказочно – преображенный облик.
Морбио Инфериоре – реально существующее
глубокое ущелье между швейцарскими озерами Комо и Лугано; Гессе сделал его сценой, где
разыгрываются драматические события, приводящие к мнимому крушению Братства паломников в
страну Востока.
15
Бастиан Перро из Кальва. – Бастиан Перро – имя
ремесленника из Кальва (родины Гессе), в учениках которого состоял подростком будущий
писатель. Характерно, что опыт ремесленной ручной работы был осмыслен Гессе как духовный
опыт, благодаря чему скромная фигура швабского мастера оказалась вознесенной в его фантазии на
интеллектуальные вершины Игры в бисер.
16
...средоточием духовного и мусического... –
Мусический (гpeч. musikos) – принадлежащий музам.
17
Помни о смерти (лат.).
18
Массагеты – варварский народ, населявший в
древности северо – восточное побережье Каспийского моря. Геродот изображает массагетов как
племя с весьма грубыми и дикими нравами.
19
...не впадая в теолого – поэтические мечтания
романтической философии истории и не причислив весь аппарат убийства и уничтожения,
находившийся на службе творящих историю сил, к методам мирового разума.
– Имеется в виду учение Гегеля о всемирно –
историческом процессе как реализации надличного смысла, пользующегося злыми страстями
людей как неизбежными инструментами. Это учение, утверждающее примат государства над
личной моральной волей и готовое заранее оправдать все возможные насилия необходимостью
саморазвития абсолютной идеи, резко критически воспринималось рядом западноевропейских
мыслителей XX в. самых разных направлений, потрясенных победой фашистской диктатуры.
20
Преступать пределы (лат.).
21
Помните ли вы легенду о святом Христофоре?
– Согласно средневековым житиям, святой
Христофор был простодушным силачом, решившим служить лишь самому великому в мире
господину. Жития описывают, как он поступает на службу к царю, но замечает, что царь боится
черта, после этого он решается быть слугой Сатаны, но, убедившись, что Сатана боится креста,
становится служителем Иисуса Христа.
22
«Мудрость браминов» – цикл дидактических
четверостиший немецкого поэта – романтика Фридриха Рюккерта (1788 – 1866).
23
Демон, гений – хранитель (греч.).
Daimonion(демон – греч.). – В такой форме слово
ассоциируется с рассказами Платона и Ксенофонта о Сократе, который признавался, что часто и
притом в самых важных случаях действует по иррациональному, подсознательному побуждению, в
котором сам философ и его ученики усматривали голос персонифицированной личной судьбы
человека, его «демона».
24
К абсурду (лат.).
25
Друг (лат.).
26
...который ранее обозначали также выражением,
заимствованным у поэта Гете, – «Педагогическая провинция»...
– Здесь Гессе сам называет классический прообраз
своей Касталии из «Годов странствий Вильгельма Мейстера».
|