Он встал рядом с Верагутом и тихо, как ребенку, нуждающемуся в
утешении, прошептал ему на ухо:
- Я помогу тебе, Иоганн, можешь не сомневаться, я помогу тебе. Ну и
осел же я был! Я был слеп и глуп! Вот увидишь, все еще уладится, поверь мне!
Он припомнил редкие случаи из их юности, когда его друг в состоянии
возбуждения терял над собой контроль. С поразительной отчетливостью перед
ним предстал один такой эпизод, дремавший в глубине памяти. Иоганн тогда
часто встречался с хорошенькой ученицей художественной школы, Отто
пренебрежительно отозвался о ней, и Верагут, вспылив, отказался с ним
дружить. Тогда художник тоже непомерно разгорячился, хотя выпил совсем
немного, тогда у него тоже покраснели глаза и сорвался голос. Буркхардта
чрезвычайно расстроила эта столь странным образом припомнившаяся картинка
из, казалось бы, безоблачного прошлого, и снова, как тогда, его ужаснула
внезапно открывшаяся пропасть внутреннего одиночества и душевного
самоистязания Верагута. Без сомнения, это была та самая тайна, о которой
время от времени намекал Иоганн и которая, как ему казалось, таилась в душе
каждого большого художника. Так вот откуда бралась эта чудовищная,
ненасытная жажда творчества, это желание снова и снова своими чувствами
постигать мир и преодолевать его. Отсюда же происходила в конечном счете и
та странная печаль, которой крупные произведения нередко переполняют
внимательного созерцателя.
Отто казалось, будто до этой минуты он не совсем понимал своего друга.
Только сейчас он заглянул в темный колодец, из которого душа Иоганна черпала
силы и страдания. И в то же время он испытывал глубокое, радостное
удовлетворение, что именно ему, старому другу, страдалец открыл свою душу,
именно его обвинял, к нему обращался за помощью.
Верагут как будто забыл о своих словах. Он неожиданно затих, как
успокоившийся ребенок. Наконец он сказал ясным голосом:
- На этот раз тебе не повезло со мной. А все оттого, что в последнее
время я мало работал. Вот нервишки и расстроились. Я плохо переношу дни,
когда мне бывает хорошо.
И когда Буркхардт хотел помешать ему открыть вторую бутылку, он сказал:
- Я все равно не смогу заснуть. Сам не знаю, с чего я так
разнервничался! Ну, давай выпьем еще по маленькой, раньше ты в этом деле не
был так чопорен... Ах, тебя пугают мои нервы! Я уж как-нибудь приведу их в
порядок, мне это не впервой. В ближайшие же дни я буду садиться за работу в
шесть утра, а по вечерам целый час кататься верхом.
Друзья просидели вместе до полуночи. Иоганн вспоминал о прошлом, Отто
слушал его и с каким-то почти неприятным удовлетворением замечал, как в
зияющей темной бездне, в которую он только что заглянул, умиротворенно
проступает ровная, весело поблескивающая поверхность.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
На другой день Буркхардт встретил художника с некоторым
смущением. Он ожидал, что найдет друга изменившимся и вместо вчерашнего
возбуждения натолкнется на холодную иронию и стыдливую сдержанность. Но
Иоганн был спокоен и серьезен.
- Итак, завтра ты уезжаешь, - дружелюбно сказал он. - Это хорошо, и я
благодарю тебя за все. Кстати, я не забыл ничего из вчерашнего вечера; нам
надо еще поговорить.
Отто нерешительно согласился.
- Пожалуй. Но я бы не хотел еще раз волновать тебя понапрасну. Похоже,
мы вчера растревожили слишком многое. Зачем было тянуть до последней минуты?
Им подали завтрак в мастерскую.
- Нет, все очень хорошо, - твердо сказал Иоганн. - Очень хорошо. Я
провел бессонную ночь и, должен тебе сказать, еще раз все обдумал. Ты многое
растревожил, даже больше, чем я мог вынести. Не забывай, что все эти годы у
меня не было никого, с кем я мог бы поговорить. Но теперь пора с этим
кончать, иначе я и в самом деле окажусь трусом, как ты изволил вчера
выразиться.
- О, я причинил тебе боль? Прости!
- Нет, я думаю, ты был почти прав. Я хотел бы провести с тобой сегодня
весь день, еще один чудесный, радостный день; после обеда мы отправимся на
прогулку, и я покажу тебе здешние места. Но прежде нужно еще немного
потолковать. Вчера все это обрушилось на меня так внезапно, что я потерял
голову. Но теперь я все обдумал и, мне кажется, правильно понял, что ты
вчера хотел сказать.
Он говорил так спокойно и ласково, что Буркхардт отбросил свои
опасения.
- Раз ты меня понял, значит, все хорошо и нам ни к чему начинать
сначала. Ты рассказал мне, как все это случилось и к чему привело. Итак, ты
не разводишься с женой и держишься за дом и нынешнее свое положение только
потому, что не хочешь расставаться с Пьером? Так ведь?
- Да, именно так.
- Ну и как же ты представляешь себе дальнейшее? Мне сдается, вчера ты
проговорился, что боишься со временем потерять и Пьера. Или нет?
Верагут горестно вздохнул и сжал голову руками; но он продолжал в том
же тоне:
- Вполне может быть. В том-то и беда. Ты полагаешь, мне надо отказаться
от мальчика?
- Да, только так! Он будет стоить тебе многих лет борьбы с женой,
которая вряд ли от него отступится.
- Возможно. Но, видишь ли, Отто, Пьер - это последнее, что у меня есть!
Я живу среди сплошных руин, и если бы я сегодня умер, то это обстоятельство
взволновало бы, кроме тебя, разве что пару газетных писак. Я нищ, но у меня
есть этот ребенок, у меня все еще есть этот маленький славный мальчуган, для
которого я живу, которого мне позволено любить, ради которого я страдаю и с
которым в спокойные минуты забываю о своих бедах. Постарайся понять это! И
его я должен отдать?
Это нелегко, Иоганн. Чертовски нелегко! Но другого выхода я не вижу.
Согласись, ты понятия не имеешь, что творится на белом свете, ты с головой
зарылся в свою работу, запутался в своем неудачном супружестве и ничего
вокруг не видишь. Сделай этот шаг, попробуй отбросить все, и ты вдруг
обнаружишь, что мир снова ждет тебя, готовый одарить множеством чудес. Ты
давно уже живешь с мертвецами и утратил связь с жизнью. Ты привязался к
Пьеру, он очаровательный ребенок, не отрицаю; но это же не главное. Отрешись
на минуту от своего чувства и подумай, действительно ли ты нужен мальчику!
- Нужен ли я ему?..
- Да. Ты можешь дать ему немного любви, нежности, внимания, но это все
