внезапно встал и бесшумно вышел из гостиной еще до того, как Альберт кончил играть. Уходя, он слышал, как юноша яростно ударил по клавишам и оборвал игру.
       "Когда я уеду, они и не заметят моего отсутствия, - думал художник, спускаясь по лестнице. - Господи, как же далеки мы друг от друга, а ведь когда-то у нас было нечто, похожее на семью".
       В коридоре к нему бросился Пьер. Он сиял и был сильно возбужден.
       - О, папа, - задыхаясь, воскликнул он, - как хорошо, что ты здесь! Представь себе, у меня живая мышка! Смотри, вот она, в моей руке, - видишь глазки? Ее поймала желтая кошка, она с ней играла и очень мучила ее, позволит отбежать немного и опять ловит. Тогда я быстро-быстро подбежал и выхватил мышку у нее из-под носа! Что мы с ней будем делать?
       Он поднял на отца сияющие радостью глаза, но вздрогнул от страха, когда мышка в его крепко сжатом кулачке зашевелилась и испуганно пискнула.
       - Мы выпустим ее в саду, - сказал отец. - Пойдем! Он велел подать себе зонт и взял мальчика за руку.
       Дождь ослабел, небо посветлело, мокрые, гладкие стволы буков отливали чернотой и казались чугунными.
       Они остановились там, где тесно переплелись широко разросшиеся корни нескольких деревьев. Пьер присел на корточки и медленно разжал кулачок. Щеки у него раскраснелись, светло-серые глаза сияли от сильного возбуждения. И вдруг, словно не в силах больше ждать, он широко раскрыл ладошку, крохотный мышонок опрометью выскочил из своего заточения, остановился недалеко от густого корневища и затих. Было видно, как от прерывистого дыхания вздымаются и опускаются его бока, как он испуганно поводит блестящими черными крапинками глаз.
       Пьер громко и радостно крикнул и хлопнул в ладоши. Мышонок испугался и мгновенно, точно по мановению волшебной палочки, исчез под землей. Отец мягко пригладил густые волосы сына.
       - Пойдем ко мне, Пьер?
       Мальчик вложил свою правую руку в левую руку отца и зашагал с ним рядом.
       - Сейчас мышонок уже дома, у папы и мамы, и рассказывает, что с ним произошло.
       Он щебетал без умолку, а художник крепко сжимал в своей руке его маленькую теплую ручонку, сердце его вздрагивало при каждом слове и вскрике ребенка и замирало от глубокой привязанности и тяжелого бремени любви.
       Нет, никогда в жизни он уже не испытает такой любви, как к этому ребенку. Никогда больше не переживет мгновений, исполненных такой горячей, сияющей нежности, такого радостного самозабвения, такой влекуще-сладостной грусти, как вот сейчас с Пьером, с этим последним прекрасным отражением его собственной юности. Его грация, его смех, свежесть всего его маленького, уверенного в себе существа были, как казалось Верагугу, последним радостным и чистым звуком его жизни, они были для него тем же, чем бывает для осеннего сада последний розовый куст в цвету. К нему тянется тепло и солнце, он напоминает о радостной красоте летнего сада, а когда бурей или инеем собьет с него последние лепестки, приходит конец очарованию и всем ожиданиям блеска и радости.
       - А почему ты, собственно, не любишь Альберта? - ни с того ни с сего спросил Пьер.
       Верагут крепче сжал руку ребенка.
       - Я-то его люблю. Но он больше, чем меня, любит маму. Тут уж ничего не поделаешь.
       - Мне кажется, он тебя терпеть не может, папа. Знаешь, он и меня любит уже не так, как прежде. Он все время играет на рояле или сидит в своей комнате. В первый день, когда он приехал, я рассказал ему о своем огороде, который я сам посадил, он сначала сделал такое заинтересованное лицо, а потом сказал: "Завтра мы посмотрим твой огород". Но с тех пор он больше о нем не спрашивал. Он плохой товарищ, у него уже растут усики. И потом он всегда с мамой, я почти не могу застать ее одну.
       - Он приехал всего на несколько недель, малыш, не забывай об этом. А когда мама с Альбертом, ты ведь всегда можешь прийти ко мне. Или тебе не хочется?
       - Это разные вещи, папа. Иногда мне хочется побыть с тобой, а иногда с мамой. И ты всегда ужасно занят.
       - Не обращай на это внимания, Пьер. Если захочешь прийти ко мне, приходи в любое время, слышишь, в любое, даже когда я работаю в мастерской.
       Мальчик не ответил. Он взглянул на отца, чуть слышно вздохнул и, казалось, остался чем-то недоволен.
       - Тебя что-то не устраивает? - спросил Верагут, обеспокоенный выражением детского лица, которое несколько мгновений назад еще сияло бурной мальчишеской радостью, а теперь вдруг стало каким-то отрешенным и постаревшим.
       - Скажи же мне, Пьер! - повторил он свой вопрос. - Ты недоволен мной?
       - Нет, папа. Но я не очень люблю приходить к тебе, когда ты рисуешь. Раньше я иногда приходил...
       - Ну и что же тебе не понравилось?
       - Знаешь, папа, когда я прихожу к тебе в мастерскую, ты всегда гладишь меня по голове и ничего не говоришь. И глаза у тебя другие, иной раз даже злые, да. А когда я говорю тебе что-нибудь, то по глазам вижу, что ты не слушаешь, отвечаешь только "да-да" и пропускаешь все мимо ушей. Но когда я прихожу и хочу что-то сказать тебе, мне надо, чтобы ты меня выслушал.
       - И все же приходи ко мне, милый. Постарайся понять: когда я чем-нибудь очень-очень сильно занят и когда я крепко думаю над тем, как лучше сделать свою работу, мне бывает трудно оторваться от своих мыслей и слушать тебя. Но я попробую, когда ты придешь снова.
       - Да, я понимаю. Часто я тоже задумываюсь над чем-нибудь, а в это время меня окликнут, и надо отозваться, это очень неприятно. Иногда мне хочется целый день сидеть не двигаясь и думать, но именно в это время я должен играть, учиться или делать еще что-нибудь, и тогда я ужасно злюсь.
       Пьер напряженно смотрел перед собой, пытаясь выразить то, что он имел в виду. Это нелегко сделать, чаще всего тебя так до конца и не понимают.
       Они уже были в комнате Верагута. Он сел и привлек мальчика к себе.
       - Я понимаю, что ты хочешь сказать, - ласково проговорил он. - А сейчас что будешь делать: рассматривать картинки или рисовать? Я думаю, ты мог бы нарисовать эту историю с мышонком.
       - Да, я попробую. Но мне нужен большой, красивый лист бумаги.
       Отец достал из ящика стола лист бумаги для рисования, заточил карандаш и пододвинул мальчику стул. Пьер тут же взобрался на него с коленями и начал рисовать мышку и кошку. Чтобы не мешать ему, Верагут сел сзади и стал