меньше меда, да и в настурциях тоже. Не могут же они всем цветам давать одно
и то же название.
Мальчик внимательно разглядывал пчелу, которая кружилась над чашечкой
гвоздики, потом, звеня крылышками, зависла в воздухе и жадно нырнула в
розоватое углубление.
"Медовые цветы!" - пренебрежительно подумал Пьер, но промолчал. Он
давно уже знал, что самые лучшие, самые интересные вещи невозможно понять и
объяснить.
Верагут стоял за изгородью и слушал, разглядывая спокойное, строгое
лицо жены и прекрасное, нежное, рано созревшее личико своего любимца, и
сердце его каменело при мысли о том времени, когда его старший сын был таким
же ребенком. Он его потерял, да и мать тоже. Но лишиться и этого малыша он
не хотел. Нет, только не это. Он хотел, как вор, подглядывать за ним из-за
забора, хотел приманить его к себе, а если и этот мальчуган отвернется от
него, тогда и жить незачем.
По заросшей травой тропинке он неслышно отошел от изгороди и удалился,
держась в тени деревьев.
"От безделья мало проку", - с досадой подумал Верагут и ускорил шаги.
Он вернулся к своему мольберту. Преодолевая отвращение и подчиняясь
выработанной годами привычке, он снова настроился на работу и обрел
сосредоточенность, которая не позволяет ходить вокруг да около и все силы
направляет на то, что нужно сделать в данный момент.
В доме его ждали к обеду. Ближе к полудню он тщательно переоделся.
Выбритый, причесанный, в синем летнем костюме, он выглядел не моложе, но
свежее и элегантнее, чем в потертом рабочем сюртуке. Взяв соломенную шляпу,
он хотел открыть дверь, но она сама распахнулась навстречу ему, и вошел
Пьер.
Верагут наклонился и поцеловал мальчика в лоб.
- Как дела, Пьер? Учитель хорошо с тобой позанимался?
- Да, только с ним очень скучно. Когда он рассказывает какую-нибудь
историю, то не затем, чтобы развлечь меня, а чтобы преподать урок. И
заканчивает всегда одним и тем же: хорошие дети должны вести себя так-то и
так-то... Ты рисовал, папа?
- Да. Видишь ли, я писал рыб. Скоро я закончу картину, завтра ты
сможешь ее посмотреть.
Он взял мальчика за руку и вышел с ним из дома. Ничто не оказывало на
него такое благотворное действие и не будоражило глубоко затаившуюся в нем
доброту и беспомощную нежность, как чувство, что он идет рядом с малышом,
подлаживается под его маленькие шажки и держит в своей руке его легкую,
доверчивую ручонку.
Когда они вышли из леса и оказались на поросшей тонкими березами
лужайке, мальчик огляделся и спросил:
- Папа, а мотыльки тебя боятся?
- С какой стати? Не думаю. Недавно один очень долго сидел у меня на
пальце.
- Да, но сейчас не видно ни одного. Иногда, когда я иду к тебе совсем
один и прохожу в этом месте, по пути мне встречается много-много мотыльков,
я знаю, это голубые мотыльки, они узнают меня и смело подлетают
совсем-совсем близко. А мотыльков можно кормить?
- Я думаю, можно. Давай в следующий раз попробуем. Надо тихонечко
вытянуть руку с капелькой меда на ладони, тогда мотыльки прилетят и будут
пить.
- Отлично, папа, давай попробуем. Только скажи маме, пусть она даст мне
немножко меду. Тогда она поймет, что он мне на самом деле нужен и что это не
глупости.
Опередив отца, Пьер вбежал в открытую дверь и помчался по широкому
коридору. Мальчик уже давно был у матери и приставал к ней со своей
просьбой, а ослепленный солнечным светом Верагут еще долго искал в холодном
полумраке прихожей вешалку для шляпы и нащупывал рукой дверь в столовую.
Художник вошел и пожал жене руку. Она была чуть выше его ростом, у нее
был здоровый вид и осанистая фигура. И хотя она не любила больше своего
мужа, но все еще воспринимала потерю его расположения как печальное,
необъяснимое и незаслуженное недоразумение.
- Можно садиться за стол, - спокойным голосом сказала она. - Пьер, иди
вымой руки!
- А у меня новости, - художник протянул ей письмо своего друга. - Скоро
приедет Отто, и я надеюсь, что он пробудет у нас некоторое время. Ты не
против?
- Господин Буркхардт может занять две комнаты внизу, там ему никто не
станет мешать, он может входить и выходить, когда захочет.
- Да, это хорошо. Помедлив, она сказала:
- Я считала, что он приедет значительно позже.
- Он раньше выехал, до сего дня я тоже ничего не знал об этом. Что ж,
тем лучше.
- Но он встретится здесь с Альбертом.
Когда Верагут услышал имя сына, с лица его исчезло выражение
удовлетворенности, а в голосе появились холодные нотки.
- Что случилось с Альбертом? - нервно воскликнул он. - Разве он не
собирался со своим другом отправиться пешком в Тироль?
- Я не хотела тебе говорить об этом раньше - не было нужды. Друга
пригласили родственники, и он отказался от похода. Альберт приедет, как
только начнутся каникулы.
- И останется здесь на все время?
- Думаю, да. Я могла бы на пару недель уехать с ним куда-нибудь, но
тебе это будет неудобно.
- Почему же? Я мог бы взять Пьера к себе. Госпожа Верагут пожала
плечами.
- Прошу тебя, не заводи опять этот разговор! Ты же знаешь, я не оставлю
здесь Пьера одного.
Художник рассердился.
- Одного! - едко бросил он. - Когда я с ним, он не один,
- Я не могу его здесь оставить, не могу и не хочу. Бесполезно снова
затевать этот спор.
- Ну разумеется, ты не хочешь!
Он умолк. Вернулся Пьер, и они пошли к столу. Мальчик сидел между
родителями, которые стали чужими друг другу. Они ухаживали за ним, привычно
беседовали, и отец старался растянуть трапезу, так как после обеда малыш
оставался с мамой и не было никакой уверенности, что сегодня он еще раз
заглянет в мастерскую.
